Музейные коллекции хранят немало экспонатов, связанных с именами великих полководцев прошлого и героев войн. К 23 Февраля mos.ru совместно с агентством «Мосгортур» рассказывает пять историй, которыми поделились сотрудники музея истории «Лефортово», Музея В.А. Тропинина и московских художников его времени, музея «Кутузовская изба», Московского литературного музея-центра К.Г. Паустовского и музея «История танка Т-34». Их герои — легендарный полководец Александр Суворов, герой войны 1812 года казачий граф Матвей Платов, а также потомок шотландского короля Яков Брюс, ставший отцом русской артиллерии.
В музее истории «Лефортово» хранится несколько ценных экспонатов, имеющих отношение к одному из ближайших соратников Петра I — крупному государственному деятелю, военачальнику и ученому Якову Брюсу. Выполняя различные поручения царя, он неоднократно бывал в Европе, был знаком с Исааком Ньютоном, Эдмундом Галлеем, Готфридом Лейбницем, Леонардом Эйлером. В истории отечественного военного дела Яков Брюс известен как отец русской артиллерии.
Брюсы — представители знаменитого шотландского рода. Они правили Шотландией большую часть XIV века, дав стране первого независимого короля в ее истории — Роберта I Брюса. Триста лет спустя, во время гражданской войны в Англии, Брюсы оказались на стороне проигравших роялистов и были вынуждены бежать в Россию. Так в 1647 году на службе у царя Алексея Михайловича оказались дед и отец Якова Брюса. Яков и его брат Роберт начали военную карьеру при царице Софье, поучаствовав в двух Крымских походах под руководством ее фаворита князя Василия Голицына, но во время стрелецкого бунта оба поддержали молодого царя.
После участия в успешных Азовских походах 1695 и 1696 годов Петра I Яков Брюс отправился в Европу, где изучал монетное дело, кораблестроение и астрономию. Вернувшись, он оборудовал в Сухаревой башне первую в стране астрономическую обсерваторию. Научная деятельность принесла Брюсу народную славу мага и чернокнижника, которая нашла свое отражение в сочинениях российских литераторов-романтиков, например в повести Владимира Одоевского «Саламандра» и незавершенном романе Ивана Лажечникова «Колдун на Сухаревой башне».
Во время Северной войны со Швецией Якову Брюсу пришлось оставить науку и вернуться в армию: он участвовал во взятии Нотебурга, Ниеншанца и Нарвы, в битве при Калише. Во время сражения при Лесной, которое Петр назвал «матерью Полтавской победы», генерал-поручик артиллерии Брюс командовал левым флангом русского войска, а в Полтавской битве под его началом сражалась вся русская артиллерия. Главой дипломатической миссии, которой было суждено подвести черту под Северной войной, стал также Яков Брюс — в 1721 году он поставил свою подпись под Ништадтским мирным договором, по которому Россия получила выход к Балтийскому морю и приросла новыми территориями. За этот дипломатический триумф Брюс стал графом.
Стараниями Якова Брюса в Российской империи появилась единая система калибров, положившая начало серийному производству пушек и ядер. Потомок шотландских королей работал над улучшением пороха, изобретением новых орудийных лафетов и шкалой прицеливания, которую прозвали «брюсовой». При нем артиллерию разделили на полевую, полковую, осадную и крепостную, учредили фурштатские команды (прообраз мобильной конной артиллерии) — по сути, артиллерия стала самостоятельным родом войск.
После смерти Петра I Яков Брюс ушел в отставку и уединился в подмосковном имении Глинки. О том, что Брюсы когда-то были королями Шотландии, ему напоминал девиз клана на гербе и личной печати — «Мы были» (лат. Fuimus).
На картине блестящего русского портретиста конца XVIII века Дмитрия Левицкого запечатлен 56-летний Александр Суворов. Прославленный полководец тут не слишком похож на себя, точнее — на того Суворова, каким мы привыкли его себе представлять. Неужели глаз и рука подвели академика Императорской академии художеств, признанного мастера парадного портрета?
Возможно, наше понятие о наружности знаменитого военачальника не соответствует тому, каким он был на самом деле, ведь никто не знает, какого роста был Суворов — не сохранилось ни одного его мундира, не говоря о точном изображении. Художникам полководец позировал неохотно, натурные портреты можно пересчитать по пальцам, да и авторами чаще всего были живописцы второго, а то и третьего ряда.
В 1786 году Левицкий получил заказ на серию портретов кавалеров ордена Святого Владимира, учрежденного Екатериной II в 1782 году. Суворов был представлен к этой награде одним из первых летом 1783 года — «за присоединение разных кубанских народов к Российской империи».
На портрете видны всего две награды: вышеупомянутый орден Святого Владимира первой степени и орден Святого Георгия второй степени, пожалованный Суворову за взятие турецкой крепости Туртукай. Награды и титулы за победы при Фокшанах и Рымнике, взятие Измаила и Варшавы, героический Швейцарский поход он получит позднее.
Что касается растиражированного в школьных учебниках образа полководца, то все началось с портрета кисти саксонского художника Иоганна Генриха Шмидта. Он написал Суворова в 1800 году в Праге, тогда полководцу было почти 70 лет. Именно с этого портрета было сделано множество списков, авторы которых нередко омолаживали Суворова и почти всегда «переодевали» его из австрийского мундира в российский, заодно меняя коллекцию многочисленных наград.
Левицкий написал портрет на 14 лет раньше Шмидта, и, скорее всего, именно с холста в Музее Тропинина на нас смотрит настоящий Суворов.
Тарелка «Победа при Колоцком монастыре» представлена в экспозиции камерной выставки «Казачий граф», посвященной 200-летию памяти знаменитого атамана Войска Донского и участника Отечественной войны 1812 года Матвея Платова. Название выставки неслучайно: Платов вошел в историю как второй казак, получивший потомственное российское дворянство — первым был легендарный генерал от кавалерии Федор Денисов.
Тарелка «Победа при Колоцком монастыре» — одно из свидетельств народной популярности атамана. Поповский завод выпускал относительно грубую, так называемую трактирную посуду, которая благодаря своей дешевизне и прочности пользовалась большим спросом у самых широких слоев населения. Изготовители фарфора, выбирая свои сюжеты, старались угодить массовому вкусу, и изображение генерала Платова подходило для этого как нельзя лучше.
Победа при Колоцком монастыре была одержана 31 октября 1812 года. Казаки атамана Платова западнее Бородинского поля разбили арьергард наполеоновской армии. Были убиты 800 человек, 200 — взяты в плен, захвачены два знамени и 27 орудий. Французы отступали так стремительно, что казаки едва нагоняли их. После этого боя в своем рапорте Кутузову Платов писал: «Неприятель бежит так, как никакая армия ретироваться не могла. Он бросает на дорогах все свои тяжести, больных, раненых, и никакое перо историка не в состоянии изобразить картины ужаса, которые оставляет он на большой дороге...»
Действия Платова в Бородинской битве оцениваются историками неоднозначно. Считается, что знаменитый рейд казаков совместно с кавалерийским корпусом Федора Уварова во фланг неприятеля был самоуправством Платова, о котором он, правда, уведомил главнокомандующего. Эта вылазка заставила Наполеона перебросить часть своих резервов на ликвидацию угрозы, французские атаки приостановились, что дало русскому командованию время. Тем не менее награды за Бородино обошли Платова и Уварова стороной.
Когда война переместилась за пределы России, слава казаков и их предводителя крепла день ото дня. Огромный интерес жителей Европы был вызван не только их ратными подвигами, но и небылицами о бородатом воинстве, которые распространяла французская пропаганда.
Пиком признания заслуг атамана стала его поездка в Англию в составе избранного круга приближенных к императору Александру I. Платова засыпали подарками, назвали в его честь корабль, в галерее королевского дворца повесили портрет, а Оксфордский университет присвоил малограмотному атаману почетное звание доктора права. Эта поездка почти 70 лет спустя нашла отражение в «Сказе о тульском косом Левше и о стальной блохе» Николая Лескова.
Фотография, сделанная летом 1915 года, относится ко времени службы Константина Паустовского в отряде Всероссийского союза городов. Оригинальный снимок много лет хранился у Екатерины Загорской (Паустовской). В 1990-е годы сын писателя Вадим Паустовский передал фото музею.
Участие в Первой мировой войне стало особой страницей биографии Константина Паустовского. Когда началась война, он был студентом Императорского Московского университета. В армию его не призвали: студенты в царской России были освобождены от воинской повинности. Кроме того, он был младшим в семье и на фронт ушли его старшие братья — Борис и Вадим. Но чувство долга и романтический склад характера не позволили ему оставаться в стороне в это нелегкое для страны время.
Осенью 1914 года Паустовский добровольцем вступил в военно-санитарный отряд Всероссийского союза городов. Служба его начиналась на тыловом военно-санитарном поезде № 65, на нем он сделал несколько рейсов из Москвы в города Средней России. Вскоре всю команду перевели на полевой поезд № 225, устремленный на запад, к местам ожесточенных боев.
В январе 1916 года после ранения Константин Паустовский был уволен из армии. В последние месяцы перед увольнением он служил братом милосердия и помощником заведующего врачебно-питательным пунктом № 4 Западного фронта Всероссийского союза городов. Уже в первые месяцы войны Паустовский вынес «очень грустное сознание», что «счастлив тот, кто не видел войны и поэтому даже не может представить себе весь ее ужас и безобразие».
Несмотря на все тяготы военных будней, именно на фронте Первой мировой Константин Паустовский познакомился со своей любовью и будущей женой Екатериной Загорской, служившей вместе с ним на военно-санитарном поезде сестрой милосердия. «Жизнь сплела вокруг нас причудливый узор войны, скитаний, весенних закатов, дымных рек, городов незнакомых, огнистых, шумных, человеческих страданий, глупости, скуки и гибели. Не правда ли странно, Катя», — писал он в одном из множества пронзительных писем своей возлюбленной.
Семейству танков БТ в музее «История танка Т-34» посвящена отдельная экспозиция, включающая масштабную копию БТ-7. История создания быстроходного танка заслуживает особого внимания.
После Первой мировой войны, когда железные монстры впервые выползли на поля сражений, военные теоретики ведущих держав стремились просчитать дальнейшие пути развития танкостроения. Инженерная мысль вела неустанный поиск лучших решений. Россия не стала исключением и с середины 1920-х годов не только занималась собственными разработками, но и внимательно следила за появлением перспективных идей за рубежом, одной из них стала знаменитая подвеска Кристи.
Американский инженер-конструктор Джон Уолтер Кристи разработал смелую концепцию быстроходного танка, который передвигался на колесно-гусеничном шасси. Christie M1928 на испытаниях показал рекордные для того времени скорости: 120 километров в час на колесном ходу и 67 километров в час — на гусеничном. СССР приобрел у изобретателя несколько образцов и чертежи усовершенствованного танка Christie M1931.
На основе M1931 инженеры харьковского конструкторского бюро создали новую машину, получившую индекс БТ-2. Она была принята на вооружение Красной армии в 1931 году. За девять лет улучшений и конструктивных доработок танковые войска РККА пополнились моделями БТ-5 и БТ-7.
Одним из ярчайших моментов в истории этого танкового семейства стал прыжок БТ-7 во время испытаний в 1936 году. На полигоне в подмосковной Кубинке многотонная машина под управлением испытателя Евгения Кульчицкого разогналась на гусеничном ходу и, оторвавшись от трамплина, пролетела 42 метра, после чего благополучно приводнилась.
«У танкиста, выполняющего такой маневр, особая линия поведения. Уже за сутки почти ничего не пить. Иначе почки не выдержат гидравлического удара — лопнут кровеносные сосуды. В момент самого прыжка — бросить рычаги, сильно согнуть корпус, быть готовым при сильном ударе защитить голову руками. Потом снова успеть ухватить рычаги и вывести машину на берег», — вспоминал в своих мемуарах гвардии полковник Кульчицкий.
Танки серии БТ несли свою службу во всех военных конфликтах 1930-х годов, в которых так или иначе участвовал СССР — в Гражданской войне в Испании, в боях у озера Хасан и на Халхин-Голе, в польском походе и Советско-финской войне. И хотя в 1940 году их сняли с производства, к началу Великой Отечественной в строю оставалось несколько тысяч танков БТ разных модификаций. Противостоять более мощным и современным немецким танкам им было сложно, но свою роль в эволюции советских танков бэтэшки уже сыграли —экспериментальные БТ-7М и БТ-ИС 1939 года стали последними звеньями на пути к первым образцам Т-34.