Ровно 100 лет назад в России начали выпускать совсем другую фарфоровую посуду — не изящно расписанную цветами и украшенную тонкой позолотой, а гораздо проще. Эта посуда должна была не поражать воображение эстетов, а способствовать повышению сознательности пролетариата. Исключительным явлением отечественного декоративно-прикладного искусства агитационный фарфор назовут позже, а тогда эти чашки и тарелки с серпом, молотом и другими символами просто использовались безо всяких церемоний на каждой кухне.
Увидеть образцы агитационного фарфора можно в Государственном музее керамики в усадьбе Кусково — здесь до 1 октября открыта выставка «Мы наш, мы новый мир построим…». Все, что нужно узнать о ней до посещения музея, — в совместном материале mos.ru и агентства «Мосгортур».
Агитационный фарфор был придуман не в Советской России: еще во времена Великой французской революции на мануфактуре в Невере выпускали так называемый патриотический фаянс — недорогую посуду для ежедневного использования с нанесенными на нее революционными символами. В Стране Советов агитационно-массовое производство началось роскошно — на бывшем Императорском фарфоровом заводе в Петрограде, до этого обслуживавшем исключительно царский двор и ничего не выпускавшем в продажу. В 1918 году он был национализирован и переименован в Государственный фарфоровый завод (ГФЗ). Позже, в 1925-м, предприятие переименуют еще раз — в Ленинградский фарфоровый завод имени М.В. Ломоносова (ЛФЗ).
Период с 1918 по 1923 год в деятельности ГФЗ иногда называют чехонинским. В эти годы бесспорным творческим лидером, фактически отцом агитфарфора стал ученик Ильи Репина Сергей Чехонин. На фарфоре, по меткому выражению современников, он начал «чеканить свой императорско-советский ампир».
Блестящий рисовальщик и каллиграф, мастер орнамента и книжной миниатюры, он выработал свой стиль, перенося на поверхность фарфора революционные лозунги и призывы, эмблемы и символы молодой страны. Этот стиль сумел вдохновить многих фарфористов, работавших рядом с Чехониным. Начав с простых агитационных тарелок со слоганами по борту, для которых он придумал особенный шрифт, мастер скоро перешел к разработке более сложных тем советской геральдики.
Чехонин привел на ГФЗ художников-станковистов, ранее не работавших с фарфором, — Кузьму Петрова-Водкина, Бориса Кустодиева, Александра Самохвалова, которые расширили сюжетное разнообразие продукции завода. Также с их приходом связан резкий скачок качества, благодаря которому агитфарфор стал заметным явлением в искусстве.
Спустя 10 лет после своего прихода на ГФЗ Чехонин навсегда покинул СССР — выехал в командировку во Францию и остался за границей до конца своих дней. Молва связывала его отъезд со «зловещим» портретом Ленина, выполненным Чехониным в 1920 году, — якобы из-за неудачной работы художник опасался преследований со стороны властей. Впрочем, эта версия не подтверждена документально.
Используя идеи социальной справедливости, большевики выработали стройную и понятную народу систему коммунистической пропаганды. Осенью 1918 года специальной комиссией с одобрения Ленина были отобраны 28 лозунгов для использования во всех видах и жанрах искусства. Часть из них — это переработанные цитаты из Священного Писания.
Лозунг «Царству рабочих и крестьян не будет конца» пришел из Евангелия от Луки, в котором говорится: «…и царству Его не будет конца». Оттуда же были взяты слова «Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает» и творчески переработаны в следующее: «Кто не с нами, тот против нас». А самый известный из советских лозунгов «Кто не работает, тот не ест» родился из послания святого апостола Павла к фессалоникийцам, в котором говорится: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь».
В ход шли и визуальные образы религиозного искусства — вот ангел революции, летящий над промышленным городом на тарелке «голодной» серии 1921 года. Вот крылатый всадник Третьего интернационала, как брат похожий на святого Георгия. А если присмотреться к центральному изображению пласта художницы Зинаиды Кобылецкой «Путь к социализму», можно увидеть новую Вавилонскую башню. Ее строят объединившиеся пролетарии всех стран, мечтающие наконец заговорить на одном языке.
Клеймом ГФЗ, которым продукцию метили с оборотной стороны, уже в 1918 году стала комбинация из серпа, молота и фрагмента шестерни. На лицевой стороне посуды наблюдалось еще большее разнообразие. Шаг за шагом заводские мастера нащупывали и вводили в художественный оборот новые визуальные символы рабоче-крестьянской России — плуг и борону, косу и грабли, топор и ледоруб, клещи и гвоздодер, пилу и пружину. Были и почти масонские комбинации: циркуль и треугольник, глобус и книга.
Прототипы одного из главных символов советской эпохи — скульптуры «Рабочий и колхозница», которую Вера Мухина создала к Всемирной выставке 1937 года в Париже, начали появляться еще в 1920-е. Отдельные фигурки крестьянки с серпом и рабочего-молотобойца можно увидеть, например, в знаменитом шахматном наборе 1922 года «Красные и белые» Натальи Данько.
Наталья работала на заводе с 1914 года, со временем став его ведущим скульптором. Она хорошо чувствовала эпоху, легко выводя героев нового времени — обыкновенных людей, современников и участников революционных перемен. В общей сложности Данько создала около 300 моделей. Кроме агитфарфора, наиболее известно разработанное Данько в 1936–1937 годах скульптурное убранство станции столичного метрополитена «Площадь Свердлова» (ныне «Театральная»), которое хоть раз рассматривал каждый москвич и гость столицы.
В 1920-е годы ГФЗ начал сотрудничать с художниками-авангардистами. Дизайн агитационной посуды создавали Казимир Малевич, Владимир Татлин, Натан Альтман, Василий Кандинский. Последний, например, сделал для завода несколько вариантов росписи чайных сервизов, которые пользовались большим спросом и периодически заказывались Наркомвнешторгом.
Агитфарфор стал послом СССР в буржуазной Европе — более 90 процентов продукции завода заказывалось для продажи за рубежом. Фигурки рабочих и сервизы с лозунгами имели большой успех на многочисленных выставках-аукционах. Как отмечалось в прессе тех лет, «он заслонил собой и старый Сакс, и причудливый китайский фарфор».
Если сначала художники ГФЗ использовали так называемое белье — неокрашенные заготовки посуды, сохранившиеся с императорских времен, то в 1920-е началась активная разработка новых форм. Здесь ярко проявили себя супрематисты. Малевич участвовал в разработке новаторских посудных форм-архитектонов, хотя и не числился в штате завода. В 1923 году он придумал чайник и чашки ранее не встречавшейся формы, которые произвели фурор среди зарубежных коллекционеров. И хотя супрематисты довольно быстро оказались отстранены от работы, в 1929 году художница Елена Данько, сестра Натальи, констатировала: «Ни одна продукция завода не пользуется такой высокой оценкой у нас и на Западе, ни одна не получает такое количество заказов, проникая в быт в качестве вещей, имеющих не утилитарную только, а и эстетическую ценность, как супрематическая посуда».
Новаторство ЛФЗ оказывало влияние и на другие советские фарфоровые мануфактуры. Этот процесс ускорился в середине 1920-х, когда производство начинало ориентироваться на поиск свежих функциональных решений.
Ярким примером функционализма стал сервиз «Коралловый» («Восьмигранный») Дулевского фарфорового завода. В желании создать простую вещь, которая способна прослужить долго, его создатели предвосхитили принципы сегодняшних дизайнеров. Утопленные крышки, максимально приплюснутые ручки-носики, минимум выступающих элементов и минимум риска сколов — элементы сервиза были продуманы до мелочей. Не случайно «Коралловый» до начала Второй мировой войны отлично шел на экспорт, например в США.
Агитационный фарфор стали выхолащивать к середине 1930-х годов. Пожар мировой революции так и не разгорелся, в Европе запахло новой мировой войной — и художников стали занимать другие темы. И хотя тарелки с серпами и молотами продолжали выпускать к разнообразным революционным годовщинам, интерес к ним угасал. Сегодняшних коллекционеров и исследователей советского агитационного фарфора занимают исключительно произведения первых двух советских десятилетий.