На холме между Яузой и Вознесенской улицей в начале XVIII века появилась богатая усадьба. Первым ее владельцем был князь И. Ф. Ромодановский, который унаследовал от своего отца титул князя-кесаря. С 1727 года по 1729 год князь Иван Федорович был генерал-губернатором Москвы. Известно, что Петр I называл его «дяденькой». Ромодановский часто привлекался к забавам Петра I. Став начальником Преображенского Приказа, Ромодановский участвовал в разбирательстве и суде над царевичем Алексеем: на смертном приговоре среди других есть и подпись «ближний стольник князь Иван Ромодановский». Он сумел сохранить свое высокое положение и при Екатерине І (Ромодановский считал себя вправе не подчиняться правительственным учреждениям и исполнял только волю императрицы), именно ему поручил привести к присяге жителей Москвы Петр ІІ, а от Анны Иоанновны он получил личное назначение в Сенат, но никуда уже не отправился по причине болезни, а вскоре и умер. В браке с Анастасией Федоровной Салтыковой у него родилась дочь Екатерина, которая вышла замуж за графа Михаила Гавриловича Головкина. Он и стал следующим владельцем этого имения. «Любимец своего отца, очень красивый и прекрасно воспитанный, Михаил имел быстрый и блестящий успех», – так вспоминали о нем современники.
Головкин долгие годы прожил за границей, возглавлял посольство в Берлине, но вот в хитросплетениях дворцовых переворотов совершил серьезную ошибку. Во времена Анны Леопольдовны Головкин – один из самых влиятельных людей в стране, вице-канцлер по внутренним делам, который постоянно конфликтовал с генерал-фельдмаршалом Минихом и генерал-адмиралом Остерманом. Сюда же можно добавить, что фаворита Анны Иоанновны Бирона он тоже ненавидел. Именно Головкин советовал Анне Леопольдовне объявить себя императрицей, а Елизавету Петровну отправить в монастырь сразу после коронации. Но история пошла по другому пути: Головкина арестовали, судили, обвинили в измене и приговорили к смертной казни, которую Елизавета Петровна заменила вечной ссылкой в Ярмонг (сегодня – город Среднеколымск Республики Саха (Якутия)).
Усадьбу на Яузе конфисковали, а в скором времени она досталась Никите Акинфеевичу Демидову.
Будущий горнозаводчик и меценат с юных лет интересовался семейным производством, обладал отличной деловой хваткой и хорошо разбирался в горном деле и металлургии. Сохранились данные о том, какое активное строительство развернулось в усадьбе на Яузе при Никите Акинфиевиче Демидове.
В 1762 году здесь начали строительство нового каменного корпуса, которое завершилось к середине 1770-х. Фасад одноэтажного строения, смотревший в сторону Вознесенской улицы, был оформлен в модном стиле барокко. Окна украшали белокаменные наличники, а между ними были размещены пилястры с изящными коринфскими капителями. Слева от особняка вырос домашний театр (по некоторым данным, в его строительстве принимал участие М.Ф. Казаков). Главным архитектором выступил Федор Семенович Аргунов – представитель известной семьи художников и архитекторов, автор кухонного флигеля, павильона «Грот» и каменной оранжереи в Кусково. Доподлинно известно, что в усадьбе на Яузе по его проекту в 1765 году возвели парадное крыльцо.
За домом открывался парк, который из-за особенностей местности был спланирован в виде террас. В этом парке были искусственные пруды, фонтаны и модный в те времена грот. Украшали парк скульптуры из мрамора и чугуна. Последние были отлиты на собственных Демидовских заводах. Есть сведения, что всего в усадьбе насчитывалось более 1500 различных изделий из чугуна: не только статуи, но и ограды, светильники, беседки.
В парке были высажены привезенные с Урала кедры и пихты, а для выращивания винограда, арбузов, персиков, апельсинов, ананасов и цветов построили специальную оранжерею. Со временем сад при усадьбе стал популярным местом гуляний, но особенное внимание привлекал находившийся здесь зверинец. В 1777 году «Московские ведомости» писали о том, что всем желающим предлагалось «покупать разныя заморския оранжерейныя деревья с плодами и без плодов, цветы, кусты и зверей, называемых Маралами, Американских малого росту оленей, да башенные с четвертями часы».
Что же касается усадьбы, то работы здесь продолжались десятилетиями: на территории кроме главного дома и театра находилось множество различных построек.
В XVIII–XIX веках, как показывают документы, главными архитекторами были Василий Иванович Баженов и мастер елизаветинского барокко Дмитрий Васильевич Ухтомский. Демидовская усадьба тех времен даже попала в «Альбом» лучших частных зданий, который собрал М.Ф. Казаков.
Сын Никиты Акинфеевича – Николай Никитич – был известным и щедрым благотворителем. В 1826 году он передал усадьбу для Дома трудолюбия, который находился под покровительством жены московского военного генерал-губернатора Татьяны Васильевны Голицыной. «Московский дом трудолюбия» существовал на благотворительные взносы: от царя вносилась ежегодная сумма в 13 тысяч рублей, регулярно выделяло средства и Московское городское общество, а купец Губин пожертвовал 150 тысяч рублей. Сюда принимали на воспитание девушек из бедных семей, чаще всего сирот, которые жили и учились в заведении до 20 лет. Со временем в числе воспитанниц стали появляться и девушки из зажиточных семей.
В 1847 году здесь открылось Елизаветинское училище для женщин, которое позднее стало институтом. Имя ему было дано в память императрицы Елизаветы Алексеевны, жены Александра I. В институте бесплатно учились дочери обер-офицеров и чиновников не выше титулярного советника, а на платное образование могли претендовать потомки дворян, духовенства и купцов, но только в том случае, если последние торговали в России.
В программе обучения значились закон Божий, русский, французский и немецкий языки, математика, история, география, музыка, пение и танцы. Примечательно, что некоторое время фортепианные классы в институте возглавлял Сергей Рахманинов. Институтки носили длинные платья до пола зеленого цвета, белые фартуки, пелеринки и туфли без каблуков. Воспитанницы вспоминали сад рядом с институтом, куда их водили гулять парами. Учителя должны были соответствовать важному критерию: не пробуждать в воспитанницах романтических порывов, а потому они были старые, кривые, хромые, а еще лучше, если на костылях. Однако даже такие становились предметами воздыханий и должны были постоянно гасить огонь юных сердец, иначе их могли быстро удалить со службы. Режим был строгий: подъем в половину седьмого утра, парами умываться, затем убирать постели. После опять-таки парами девочки шли в зал на молитву, далее в столовую пить чай с хлебом и сахаром, а потом в классы на уроки.
Между собой воспитанницы должны были говорить один день по-французски, а другой по-немецки. Забывшая это правило и обратившаяся к кому-нибудь по-русски сразу получала вырезанный из бумаги язык, который надо было постоянно носить на шее до тех пор, пока некто другой не допустит такую же ошибку. По одной версии, уровень образования в Елизаветинском училище был сравним с таковым в Смольном институте благородных девиц в Санкт-Петербурге, а по другой, он никогда не относился к категории институтов благородных девиц и ориентировался на более низкие слои общества. Выпускницы становились учительницами и гувернантками.
На рубеже XIX–ХХ веков дом был значительно перестроен по канонам неоклассического стиля, к нему пристроили учебный корпус с домовой церковью.
Домовый Троицкий храм Елизаветинского института основали в 1852 году, а освятили в 1854-м. Здесь были иконы кисти Карла Брюллова, автором интерьеров выступил архитектор Михаил Быковский. В начале нашего века в храме снова стали проводить службы.
После революции образовательное назначение здания сохранилось, но пережило определенные реформы. В 1917 году здесь открылся Московский областной педагогический техникум имени Профинтерна. В 1930 году, когда было введено обязательное начальное образование, на техникум возложили задачу обеспечить учителями Москву и ближайшие области.
Также в 1920-х годах на базе Елизаветинского института существовала школа-коммуна им. Н.А. Радищева: дети записывали лекции сами и не пользовались учебными пособиями. В программе занятий были не только образовательные предметы, но и освоение столярного, слесарного, швейного и сапожного мастерства, а также переплетного дела. Не меньше внимания уделялось хоровому и сольному пению, музыке, рисованию и актерскому мастерству. Задача этой учебной системы состояла в том, чтобы дети могли определить свое призвание и сделать правильный выбор на всю жизнь. В 1923 году пионеры этой школы-комунны одними из первых в Москве включились в работу по ликвидации неграмотности среди взрослых и детей.
В 1931 году техникум стал Московским областным педагогическим институтом, который с 1957 по 1991 годы носил имя Н. К. Крупской. В 1991 году институт был преобразован в Московский педагогический университет, а в 2002 году по решению Правительства Москвы образовательному учреждению придают статус классического учебного заведения, и появляется Московский государственный областной университет, где сегодня обучаются более 10 тысяч студентов.
Обширный парк в советское время был застроен, поэтому сегодня здесь ничто не напоминает ни о фонтанах, ни о террасах, ни о зверинце.